Неточные совпадения
Но, когда пришла Варвара и, взглянув на него, обеспокоенно спросила: что
с ним? — он,
взяв ее за руку, усадил на
диван и стал рассказывать в тоне шутливом, как бы не о себе. Он даже привел несколько фраз своей речи, обычных фраз, какие говорятся на студенческих митингах, но тотчас же смутился, замолчал.
Взяв его под руку и тяжело опираясь на нее, она
с подозрительной осторожностью прошла в кабинет, усадила мужа на
диван и даже подсунула за спину его подушку.
Потом еще Штольц, уезжая, завещал Обломова ей, просил приглядывать за ним, мешать ему сидеть дома. У ней, в умненькой, хорошенькой головке, развился уже подробный план, как она отучит Обломова спать после обеда, да не только спать, — она не позволит ему даже прилечь на
диване днем:
возьмет с него слово.
Леонтья не было дома, и Ульяна Андреевна встретила Райского
с распростертыми объятиями, от которых он сухо уклонился. Она называла его старым другом, «шалуном», слегка
взяла его за ухо, посадила на
диван, села к нему близко, держа его за руку.
— Помиримтесь? — сказал он, вставши
с дивана, — вы согласились опять
взять в руки этот клочок…
— Постой, — привстал он
с дивана, — я давеча, час назад, это самое полотенце
взял оттуда же и смочил водой. Я прикладывал к голове и бросил сюда… как же оно сухое? Другого не было.
Понаслаждался, послушал, как дамы убиваются, выразил три раза мнение, что «это безумие»-то есть, не то, что дамы убиваются, а убить себя отчего бы то ни было, кроме слишком мучительной и неизлечимой физической болезни или для предупреждения какой-нибудь мучительной неизбежной смерти, например, колесования; выразил это мнение каждый раз в немногих, но сильных словах, по своему обыкновению, налил шестой стакан, вылил в него остальные сливки,
взял остальное печенье, — дамы уже давно отпили чай, — поклонился и ушел
с этими материалами для финала своего материального наслаждения опять в кабинет, уже вполне посибаритствовать несколько, улегшись на
диване, на каком спит каждый, но который для него нечто уже вроде капуанской роскоши.
Фигура поднялась,
с трудом перешла комнату и села к нему на
диван, так, чтобы свет не падал на лицо. Он заметил, что лицо было заплакано и глаза опущены. Она
взяла его за руку и опять точно застыла.
Он сначала отворил дверь ровно настолько, чтобы просунуть голову. Просунувшаяся голова секунд пять оглядывала комнату; потом дверь стала медленно отворяться, вся фигура обозначилась на пороге, но гость еще не входил, а
с порога продолжал, прищурясь, рассматривать князя. Наконец затворил за собою дверь, приблизился, сел на стул, князя крепко
взял за руку и посадил наискось от себя на
диван.
— Maman, да ведь этак очень странно рассказывать, — заметила Аделаида, которая тем временем поправила свой мольберт,
взяла кисти, палитру и принялась было копировать давно уже начатый пейзаж
с эстампа. Александра и Аглая сели вместе на маленьком
диване и, сложа руки, приготовились слушать разговор. Князь заметил, что на него со всех сторон устремлено особенное внимание.
Вязмитинов встал,
взял его под руку и тихо вышел
с ним в библиотеку Петра Лукича, где Розанов скоро и заснул на одном из
диванов.
У него горела голова, жгло веки глаз, сохли губы. Он нервно курил папиросу за папиросой и часто приподымался
с дивана, чтобы
взять со стола графин
с водой и жадно, прямо из горлышка, выпить несколько больших глотков. Потом каким-то случайным усилием воли ему удалось оторвать свои мысли от прошедшей ночи, и сразу тяжелый сон, без всяких видений и образов, точно обволок его черной ватой.
— А именно — например, Лоренцо, монах, францисканец, человек совершенно уже бесстрастный и обожающий одну только природу!.. Я, пожалуй, дам вам маленькое понятие, переведу несколько намеками его монолог… — прибавил Неведомов и,
с заметным одушевлением встав
с своего
дивана,
взял одну из книг Шекспира и развернул ее. Видимо, что Шекспир был самый любимый поэт его.
Осип Иваныч тоже встал
с дивана и по всем правилам гостеприимства
взял мою руку и обеими руками крепко сжал ее. Но в то же время он не то печально, не то укоризненно покачивал головой, как бы говоря:"Какие были родители и какие вышли дети!"
Ввел ее князь,
взял на руки и посадил, как дитя,
с ногами в угол на широкий мягкий
диван; одну бархатную подушку ей за спину подсунул, другую — под правый локоток подложил, а ленту от гитары перекинул через плечо и персты руки на струны поклал. Потом сел сам на полу у
дивана и, голову склонил к ее алому сафьянному башмачку и мне кивает: дескать, садись и ты.
«Пти-ком-пё», — говорю, и сказать больше нечего, а она в эту минуту вдруг как вскрикнет: «А меня
с красоты продадут, продадут», да как швырнет гитару далеко
с колен, а
с головы сорвала косынку и пала ничком на
диван, лицо в ладони уткнула и плачет, и я, глядя на нее, плачу, и князь… тоже и он заплакал, но
взял гитару и точно не пел, а, как будто службу служа, застонал: «Если б знала ты весь огонь любви, всю тоску души моей пламенной», — да и ну рыдать.
Во все это время Сусанна Николаевна, сидевшая рядом
с мужем, глаз не спускала
с него и, видимо, боясь спрашивать, хотела, по крайней мере, по выражению лица Егора Егорыча прочесть, что у него происходит на душе. Наконец он
взял ее руку и крепко прижал ту к подушке
дивана.
— А вот я
возьму да на
диван вам и брошу… нянчитесь
с ним! — пригрозила она.
Хандра Бельтова, впрочем, не имела ни малейшей связи
с известным разговором за шестой чашкой чаю; он в этот день встал поздно,
с тяжелой головой;
с вечера он долго читал, но читал невнимательно, в полудремоте, — в последние дни в нем более и более развивалось какое-то болезненное не по себе, не приходившее в ясность, но располагавшее к тяжелым думам, — ему все чего-то недоставало, он не мог ни на чем сосредоточиться; около часу он докурил сигару, допил кофей, и, долго думая,
с чего начать день, со чтения или
с прогулки, он решился на последнее, сбросил туфли, но вспомнил, что дал себе слово по утрам читать новейшие произведения по части политической экономии, и потому надел туфли,
взял новую сигару и совсем расположился заняться политической экономией, но, по несчастию, возле ящика
с сигарами лежал Байрон; он лег на
диван и до пяти часов читал — «Дон-Жуана».
Потом он воротился к своему столику и бросился на
диван в каком-то совершенном бессилии; видно было, что разговор
с Круповым нанес ему страшный удар; видно было, что он не мог еще овладеть им, сообразить, осилить. Часа два лежал он
с потухнувшей сигарой, потом
взял лист почтовой бумаги и начал писать. Написавши, он сложил письмо, оделся,
взял его
с собою и пошел к Крупову.
…28 июня мы небольшой компанией ужинали у Лентовского в его большом садовом кабинете. На турецком
диване мертвецки спал трагик Анатолий Любский, напившийся
с горя. В три часа
с почтовым поездом он должен был уехать в Курск на гастроли,
взял билет, да засиделся в буфете, и поезд ушел без него. Он прямо
с вокзала приехал к Лентовскому, напился вдребезги и уснул на
диване.
— Черт
возьми, вы меня ошеломили, — отозвался
с дивана доктор. — Хотя цифры могут быть и не совсем точными…
Василий медленно расправился, встал
с дивана,
взял большой, черной лапой желтую, сухонькую ручку Ежова и тиснул ее.
Елена сходила в детскую и,
взяв там на руки маленького своего сына, возвратилась
с ним снова в кабинет князя, уселась на
диване и начала
с ребенком играть, — положение, в котором князь, по преимуществу, любил ее видеть.
Он
взял меня за руку, заставил сойти
с дивана и подвел к зеркалу.
Дома, не сняв даже
с себя верхнего платья, вопреки привычке своей быть у себя по-домашнему, не
взяв даже предварительно трубки, уселся он немедленно на
диване, придвинул чернильницу,
взял перо, достал лист почтовой бумаги и принялся строчить дрожащею от внутреннего волнения рукой следующее послание...
Фустов вышел в другую комнату, вынес двадцатипятирублевую бумажку и молча подал ее Виктору. Тот
взял се, зевнул во все горло, не закрывая рта, промычал: «спасибо!» и, поеживаясь и потягиваясь, приподнялся
с дивана.
Я было хотел
взять Полину за руку; она вдруг оттолкнула меня и вскочила
с дивана.
Что было делать Клеопатре Николаевне?.. Прибегнуть к графу — казалось ей единственным средством.
С этим намерением она,
взявши письмо, вошла в гостиную и молча бросилась в отчаянии на
диван; горесть ее на этот раз была неподдельная.
Оставшись один, Хозаров целый почти час ходил, задумавшись, по комнате; потом прилег на
диван, снова встал, выкурил трубку и выпил водки. Видно, ему было очень скучно: он
взял было журнал, но недолго начитал. «Как глупо нынче пишут, каких-то уродов выводят на сцену!» — произнес он как бы сам
с собою, оттолкнул книгу и потом решился заговорить
с половым; но сей последний, видно, был человек неразговорчивый; вместо ответа он что-то пробормотал себе под нос и ушел. Хозаров решительно не знал, как убить время.
Но боль взяла-таки свое и победила усталость и сон; через час он проснулся и
с страданием приподнялся
с дивана.
Сама Евгения Николаевна,
с чувством брезгливости смахнула
с дивана пыль, уселась на него, вынула из кармана своего платья очень красивую папиросницу,
взяла из нее спичку и папироску и закурила.
Он говорил высоким металлическим голосом, после двух рюмок глаза его заблестели ещё ярче, а на щеках вспыхнули два красные пятна. Тихон Павлович дал ему кусок хлеба
с какой-то рыбой, тот
взял его губами, сел на
диван и, наклонив голову над столом, положил закуску на край стола и ел. Кусая, он далеко вытягивал нижнюю губу и удерживал ею пищу от падения на пол. Тихон Павлович смотрел на него, и ему было жалко этого изуродованного человека.
В комнате сразу стало шумно — пришедшие внесли
с собою целую волну разнообразных звуков. Усатый человек
с насмешливыми глазами оказался гармонистом; он сейчас же сел в угол
дивана и поставил себе на колени большую гармонику
с бесчисленным количеством клапанов и
взял какой-то чрезвычайно высокий н бойкий аккорд, после чего победоносно взглянул на Тихона Павловича и налил себе рюмку водки.
Не смел Алексей сесть на
диван, крытый бархатом, но
с приветливой улыбкой
взял Колышкин его за руку и, подтащив к
дивану, чуть не силком посадил его промеж себя и англичанина.
— Удивительный народ! — обратился британец к Сергею Андреичу, вставая
с дивана и
взяв соломенную свою шляпу.
Капитан быстро вскочил
с дивана,
взял со стола фуражку и, как был, в одном сюртуке, бросился из каюты.
Они
взяли вправо, в низкую комнату, уходившую в какой-то провал, отгороженный перилами. Вдоль стены, на необитом
диване, лежало кучками платье. В углу, у конторки, дежурил полный бритый лакей в синем ливрейном фраке и красном жилете. У перил стоял другой, худощавый, пониже ростом,
с бакенбардами.
Она
взяла его за руку и посадила на
диван рядом
с собой.
Лизавета Петровна поразила меня! Я схватилась за ее руку и впилась в нее глазами, точно желая
взять у нее, занять хоть на минуту ее душевную силу. Она пошла прямо к одной из женщин, сидевших на
диване, к самой красивой; подошла, назвала ее по имени, поздоровалась, села рядом
с нею и заговорила как ни в чем не бывало.
— Прелестно, — подтвердил он,
взяв часы
с дивана и ставя их на стол; — но я не понимаю, как это удалось мне на один билет выиграть такую прелесть.
Колесин встал
с дивана,
взял вексельный бланк, подошел к письменному столу и стал писать.
— Ты бредишь, безумный! — сказала княгиня, вскочив
с кресла, и
взяв сына за плечи, насильно усадила его на
диван.
— Да кое-как я ее опять успокоила, ребеночка она сама уложила на
диван,
с полгода ему, не более — девочка, крикнул он, да так пронзительно, что сердце у меня захолодело… она его к груди, да, видно, молока совсем нет, еще пуще кричать стал… смастерила я ему соску, подушек принесла, спать вместе
с ней уложила его, соску
взял и забылся, заснул, видимо, в тепле-то пригревшись… Самоварчик я соорудила и чайком стала мою путницу поить… И порассказала она мне всю свою судьбу горемычную… Зыбина она по фамилии…
Доктор медленно поднялся
с подушки
дивана, бросил окурок сигары в стоящую в углу гипсовую вазу и,
взяв под руку Боброва, смешался
с ним в толпе, наполнявшей гостиные и зал «белокурой Доры».
Вдруг, как бы осененная какой-то новой мыслью, она встала, подошла к окну,
взяла с него одну из бутылок
с наливками, из шкапа достала два граненых стаканчика и вернулась к
дивану, около которого стоял круглый стол. Поставив на стол стаканчики, она наполнила их душистой вишневой наливкой. Мягкий свет зажженных в серебрянных шандалах восковых свечей отразился и заиграл в граненом хрустале и в тёмнокрасной маслянистой влаге.
Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на
диван,
взял первую попавшуюся
с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.